Эдуард Кондратов - Без права на покой [Рассказы о милиции]
Из приговора
Войдя в прихожую, Оля с недоумением уставилась на Георгия Георгиевича — совершенно, одетого, в плаще, берете, явно собравшегося куда-то уйти. А тот, улыбаясь, говорил:
— У вас все по-королевски, Оленька, даже опоздания. — Он выразительно посмотрел на часы и тут же поправился:— Впрочем, виноват: короли как раз не опаздывали. Помните: точность — вежливость королей. Я думаю: королев тоже.
— Вы уходите? — спросила Оля.
— Не более, чем на полчаса. Срочное дело. Да вы раздевайтесь. Чего же мы тут стоим... Вы меня подождете, Оленька? Надеюсь, в порядке компенсации за трехчасовое опоздание я имею право просить о такой милости?
Непринужденно болтая, он помог Оле снять плащ, повесил его и, проводив в комнату, усадил девушку в кресло.
— Вот вам новый сборник Элюара, полистайте, довольно занятно.
Чуть поколебавшись, весело добавил:
— У меня хорошие новости, Оля. Вернусь — поговорим.
— Сварить кофе? — спросила девушка.
— Что ж, это мысль, — согласился Орбелиани и, уже взявшись за ручку двери, вдруг обернулся.
— Да, чуть не забыл... Там, в дальней комнате, спит Аркадий Семенович, Вы уж его не беспокойте, Оленька. Говорит, сутки напролет снимал, измучился, где-то ключ от квартиры обронил. А домочадцы, видимо, на дачу подались. Вот он и заявился...
— Зачем же мне его беспокоить? — удивилась Оля. — Вы только возвращайтесь скорее.
— Конечно, конечно. Я, может быть, даже минут за двадцать пять управлюсь. Ну, привет, девочка, я побежал. Не скучай!
Он вышел в прихожую, громко хлопнул дверью. И вдруг, по-кошачьи мягко ступая, нырнул в маленькую комнату, дверь которой выходила в прихожую. Там, приникнув к замочной скважине, он некоторое время прислушивался, затем прямо в плаще повалился на небольшой диванчик. Так он и лежал — неподвижно, закинув руки за голову. На лице застыла жалкая улыбка.
А Геннадий как заведенный все ходил и ходил вдоль ограды — туда-сюда. Сел, крепко сцепив руки на коленях, затем снова вскочил и зашагал с прежней методичностью: туда-сюда, туда-сюда...
Стихи и в самом деле оказались занятными. То короткие и хлесткие, как афоризм, то философски спокойные и отвлеченные, как сама абстрактная истина. Они, правда, мало действовали на сердце, но зато уму задавали работы: Оля увлеклась. Уже начало темнеть, и Оля механическим движением включила торшер. Мягкий свет его падал на страницы книги, создавая какую-то особо подходящую для восприятия поэзии обстановку.
Внезапно за спиной девушки раздался возглас:
— Ба! Какой сюрприз! Оленька?
Она испуганно обернулась. В дверях стоял улыбающийся кинорежиссер Гнедых в халате Георгия Георгиевича, его же домашних тапочках. Заметив удивленный взгляд девушки, он смущенно развел руками.
— Прошу извинить мой вид. Никак не ожидал гостью.
— А вы что же, на правах хозяина здесь? — улыбнулась Оля.
— Что вы, что вы! — замахал руками Гнедых. — Оказался временно бесприютным — и был обласкан Георгием Георгиевичем. Но мы, киношники, народ кочевой: где переспал, там и дом. Вы разрешите немножко посидеть с вами?
Оля неопределенно пожала плечами, и Аркадий Семенович предпочел принять это за согласие. Он уселся в кресло напротив и закурил сигарету.
— Что почитываем? — весело спросил он, заглядывая снизу на обложку книги. — А-а, Поль Элюар. Знаем, знаем, читывали...
«Золотом звездная ночь пронеслась над Багдадом, не о ней я пою. Лютиком светится месяц над ангельским садом, не о нем я пою». Красиво, а?
— Это не Элюар, — закрывая книгу, поправила Оля. — Это Юлиан Тувим.
— Что вы говорите! — притворно ужаснулся Аркадий Семенович. — Как же это я дал маху! А впрочем, что Мах? Мах — тоже хороший человек. Я про философа, разумеется.
Увидев, что Олю передернуло от подобного «каламбура», поспешно перевел разговор.
— Завидую я Георгию Георгиевичу, Оленька. А сам он такой весь, как бы сказать, импозантный, и фортуна к нему всегда лицом, и женщины вниманием не обделяют. Даже удивительно, с таким счастьем — и на свободе... — он громко захохотал.
Оля усмехнулась.
— Узнаю школу Георгия Георгиевича. Тоже завели катехизис — Ильфа и Петрова?
— Ах да, это же оттуда. Жаль... Я бы непрочь присвоить.
— Зачем же присваивать? Пользуйтесь на здоровье.
— Нет, не говорите, — с живостью возразил Аркадий Семенович. — Терпеть не могу коллективного пользования. Это меня оскорбляет. Признаюсь как на духу: иной раз в библиотеке копаюсь, нападу на хорошую книжку — и такая тоска возьмет. Почему эта книжка не у меня дома, на полке? Не хочу, чтоб к ней прикасались чужие руки — и все тут.
Он проговорил это значительно, глядя ей прямо в глаза.
— Брр... — Оля тряхнула плечом, — какое-то крайнее выражение собственничества.
— Ну и что? — спокойно отпарировал Гнедых. — Этим нас не запугаешь. А по-моему, общедоступная книга — все равно что общедоступная женщина...
— Вы опять пошлите, Гнедых, — заметила Оля. — Никак не можете без этого?
Режиссер откинулся на спинку кресла, с наслаждением выпустил струйку дыма, прикрыл глаза.
— Ох, беда с этими непорочными девами, спасу нет! Только и думай над тем, какие подобрать выражения. Послушайте, Оля, вы же умная девушка. Ну зачем вы обращаете внимание на форму, а не на содержание?
— А ваша пошлость по содержанию, — невозмутимо сказала Оля, — форма же только соответственная.
Аркадий Семенович покачал головой.
— Не знаю, я, может быть, излишне циничен, но, по крайней мере, не витаю в облаках, а обеими ногами стою на земле. И с этой наиболее прочной позиции заявляю... Впрочем, поскольку это придумал я сам, а не какой-нибудь там Ильф-Петров, то заявляю торжественно: судьба женщины точь-в-точь напоминает судьбу книги. Одни попадают в руки настоящего ценителя и становятся украшением его дома и предметом вожделения его знакомых, храня от всех, кроме хозяина, разумеется, свою тайну, одетую в роскошный наряд переплета, другие... Другие попадают в библиотечный абонемент и, соответственно, идут по рукам... А как выглядит библиотечная книга, интересная, конечно, это известно.
Оля презрительно скривила губы.
— Знаете, о чем я подумала, Аркадий Семенович? — медленно сказала она. — У вас ужасная манера развивать высказанную мыслишку до бесконечности. Я давно уже поняла, а вы все продолжаете... Берегитесь! Это вернейший признак ограниченности.
— А вот в этом вы глубоко заблуждаетесь, Оля, — вдруг серьезно возразил Гнедых. — Вы делаете сразу две ошибки. Во-первых, насчет моей ограниченности. Но это дело десятое. А главное — вы меня отнюдь не поняли, я уверен.
— То есть? — удивленно спросила девушка.
— Оленька! Да спуститесь с небес на землю. Вы же понимаете: в наше время женщине, если она хочет чего-то добиться в жизни, без сильного покровителя не обойтись, поверьте мне. Я, конечно, не имею в виду женщин, мечтающих просто выскочить замуж и выращивать благополучно-нудную семью.
— Ах, вот оно что! — с тихой злостью выговорила Оля. — И вы предлагаете в «покровители»... уж не себя ли?
— Именно, — спокойно потягивая сигарету, подтвердил Гнедых.
— Дала бы я вам пощечину... — проникновенно сказала Оля. — Да уж больно это смешно.
— Не вижу ничего смешного. — Гнедых обидчиво вздернул плечи.
— Аркадий Семенович! — голос Оли звучал почти умоляюще. — Вы же уверяли, что не витаете в облаках. Ну, рассудите трезво: чем меня можете привлечь вы? И помимо всего прочего — какой из вас «сильный покровитель»? Вы же... шут гороховый, вот вы кто! — последние слова Оля произнесла с беспощадностью.
— Благодарю за откровенность. — Гнедых насмешливо улыбнулся. — Только я ее, конечно, предвидел. И вот вам мой ответ: завтра я слегка шевельну пальцем — и вы, юная, перспективная актриса, или в момент ока станете примой, или покинете театр «по собственному желанию».
— Даже так? — Девушка еле сдержала улыбку. — А вы не предвидите более близкой перспективы: как вы через пять-десять минут будете объясняться с Георгием Георгиевичем? Я ведь ему не безразлична...
![Сергей Бетев - Без права на поражение [сборник]](/uploads/posts/books/242828/242828.jpg)
